Исмагил Хуснутдинов: «Арест двух проректоров за полгода – это набат для КХТИ»

Как разрушали КНИТУ-КХТИ: от эпохи Дьяконова-старшего к эпохе Дьяконова-младшего — откровенный рассказ профессора вуза. Часть 4-я

Пока руководство КНИТУ-КХТИ держит паузу, никак не комментируя скандальную ситуацию, связанную с недавним арестом проректора по научной работе вуза Ильдара Абдуллина, свою позицию по поводу происходящего в вузе решился изложить один из профессоров Исмагил Хуснутдинов. 47-летний ученый, который на выборах ректора в 2007 году конкурировал с Германом Дьяконовым, считает случившееся закономерным итогом происходящего в вузе на протяжении многих лет. В интервью газете «БИЗНЕС Online» он рассказал, почему, на его взгляд, сейчас вуз переживает кризис в широком смысле как с управленческой, так и научной точки зрения.

Профессор Исмагил Хуснутдинов

«МВД НЕ СИЛЬНО ОШИБЛОСЬ»

— Исмагил Шакирович, после ареста проректора по научной работе КНИТУ прошло довольно много времени, но реакции руководства вуза на происходящее пока не последовало. Почему?

— На мой взгляд, если ректор искренне считает, что он в этом не замешан, то ответ был бы очень простой: «Спасибо правоохранительным органам за то, что вскрыли этот гнойник и помогут нам навести порядок». Комментарии типа «я ничего не знаю», «не в курсе» будут выглядеть по-детски. Возможно, человек скрывает то, что он был в курсе и все знает. А если действительно находится в неведении, значит, он уже не ректор. Если ты не знаешь, что у тебя творится на кухне, как ты можешь руководить вузом? Освободи место. Молчать ректорату в данной ситуации, я считаю, стыдно. Тем более стыдно организовывать письма поддержки и направлять их в Верховный суд РТ.

— Как человек, который знает ситуацию изнутри, как считаете, заявления МВД близки к истине?

— Не хотелось бы выносить на страницы газеты все разговоры и обсуждения, которые циркулируют у нас в КХТИ, но мое личное ощущение такое, что министерство внутренних дел не сильно ошиблось. И потом, проверки со стороны МВД — это нормально. Как говорится, на то и щука, чтобы карась не дремал. Когда я был проректором, мы проходили проверку. Причем очень серьезную. Ей руководил один из самых жестких сотрудников. Методы его работы действительно были очень суровые. Хотя, возможно, сотрудник МВД и должен быть таким. Этот проверяющий чуть не сорвал нам всю хозяйственную работу. Но в итоге это все закончилось тем, что его руководитель, ныне возглавляющий антикоррупционное управление аппарата президента РТ Марс Бадрутдинов (ранее возглавял УБЭП — прим. ред.) поручил ему же написать нам письмо о том, что проверка проведена, нарушений нет.

Проверка очень полезна для руководителя вуза. Он понимает, что за ним смотрят. Поэтому если информация о том, что Абдуллина арестовывают не в первый раз, верна — это был громкий звонок. Странно только, что его никто не услышал. Хотя могу сказать, что в окружении Абдуллина есть люди, которые имеют условные уголовные сроки. И именно по фактам экономических преступлений.

— Неужели?! Какого рода работу они выполняют?

— Это ближайшие помощники. Не буду называть фамилию — этот человек и так знает, что о нем речь. Как бы то ни было, он получил условный срок за подобные преступления, но более мелкого масштаба. Видимо, такова система.

— В 2011 году в интервью СМИ вы открыто критиковали неэффективное расходование федеральных средств, выделяемых КНИТУ. В частности, сказали, что свыше 200 миллионов рублей были потрачены на коммерческие предприятия — так называемые «свечные заводики». Была ли реакция и какая?

— Реакция была такая. Позвонил человек, работающий на предприятии, на которое и «упали» эти деньги, и так как мы с ним хорошие друзья, сказал: «Исмагил, ну что ты про нас пишешь?» Спрашиваю: «А разве я неправду написал?» «Конечно, правду, — говорит, — но мы же хотим хорошее дело сделать». «Я и не говорю, что плохое. Просто вы собираетесь делать это на те деньги, которые должны были быть потрачены не на ваши свечные заводики, а на лаборатории нефтяного, механического, инженерного и других факультетов, на которых должны были учить студентов», — был мой ответ. Он же мне рассказал, что газету, в которой было опубликовано это интервью, в проходной «Химграда» сразу же изъяли — всю пачку. Она, говорит, теперь у нас как «Искра» ходит. Коллеги тоже подшучивали надо мной, что я искровец, мол, подпольные листочки по КХТИ гуляют. Но сейчас же изымай — не изымай, благодаря интернету все-равно все будут знать.

— От правоохранительных органов тоже никакой реакции не было?

— Я думаю, что компетентным органам озвученные мной в том интервью факты были не интересны — там очень тяжело что-то доказать. А вузовское сообщество пообсуждало — было возмущено, но... на этом все и закончилось.

— Тем не менее вы снова даете интервью СМИ...

— Почему я решился на интервью «БИЗНЕС Online»? Мне обидно за КХТИ, с которым моя судьба связана уже больше 30 лет. Огромное количество близких мне людей училось в КХТИ и сделало благодаря ему карьеру. Все мы переживаем за родной вуз, потому что видим куда идем, если не сказать, что катимся.

К чему, например, привели последние события? Забьешь в поисковике Google КНИТУ-КХТИ, и на первых строках после официального сайта выскакивают ссылки на следующую информацию: арест проректора, хищение 16 миллионов рублей, самая высокая зарплата ректора. И нет ни одной ссылки на внедренные в промышленность разработки КНИТУ.

Мне не жалко ректору заплатить. Пусть он в два раза больше получает — было бы за что. Особенно если бы при этом инженер на кафедре не получал 7 тысяч рублей, а профессор, я могу показать расчетку, — около 30 тысяч.

«Экс-КХТИ — замечательный университет, а не рассадник коррупции, как сейчас можно подумать»

— Большой разрыв в зарплатах?

— Гигантский. Причем мизерные зарплаты получают люди, которые жизнь отдали студентам. Они не шустрят, гранты не обналичивают — работают. Скажем прямо: ученых, которые зарабатывают деньги на науке, не так много.

У нас так вышло, что половина семьи училась и связана с КФУ, вторая половина — с КХТИ. Поэтому сравнение идет постоянно. Могу сказать, что моя зарплата профессора в технологическом университете сопоставима с зарплатой защищенного ассистента в КФУ. Конечно, и в КФУ тоже небольшие зарплаты. Просто в КНИТУ-КХТИ огромная разница между зарплатой руководителей вуза и остальными. А плюс к этому огромный управленческий персонал и развитие ненужных и убыточных для нас специальностей.

КХТИ — замечательный университет, а не рассадник коррупции, как сейчас можно подумать. У нас огромный потенциал. Поэтому-то мне и моим коллегам обидно за родной вуз. Почему же случилось то, что случилось? Это требует анализа. Это и есть тема моего интервью.

«НЕ НАУКА, А ИМИТАЦИЯ НАУЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ»

— Вы упомянули про научные разработки КНИТУ. Их нет и, соответственно, они не внедрены, или об этом просто не говорят?

— Это отдельная тема — качество научных работ, их привязанность к потребностям общества. Беглый анализ по моему и соседним факультетам показывает, что объем реальной, подчеркиваю, реальной научной работы в КХТИ снизился по сравнению даже с тяжелыми 90-ми годами раза в 2 - 3. Для меня это неприятный, но вполне объяснимый факт. Все здравомыслящие люди у нас это прекрасно знают. Они трудятся в лабораториях и пытаются написать не просто статью и кривую нарисовать, а решить реальные проблемы и работать на перспективу. Тем более что потребность в наших разработках огромная.

— У кого в первую очередь? И почему так получилось?

— У промышленности. И не только нефтяной, нефтехимической. Есть ведь еще и пищевая, оборонная, машиностроение, экологи и так далее.

КХТИ — вуз номер один для промышленности Татарстана. И для России, кстати, тоже не последний. Я, как КХТИ-шник до мозга костей, могу аргументированно это доказать представителю любого вуза Казани и России.

Так получилось не сразу. Я помню, как работали мои учителя. Например, ныне покойный профессор Ирек Нурмухаметович Дияров. Он развернул кафедру химической технологии переработки нефти и газа (ХТПНГ) в сторону промышленности и создал целое направление нефтепромысловой химии. Вроде бы один человек, одна кафедра, а итог? В результате Казань сейчас занимает львиную долю в разработках для нефтепромысловой химии в России. Она работает не только на «Татнефть», но в целом на все нефтяные, газовые и металлургические компании РФ. Здесь у нас находятся крупнейшие центры. Это «Союзнефтепромхим» (СНПХ), «Миррико» и, наверное, еще с десяток средних компаний, которые занимаются этой тематикой. Что является для них фундаментом? Во-первых, потребность в их научных исследованиях и продукции. А во-вторых, кадры, подготовленные кафедрой. Дияров первым в Советском Союзе открыл это направление. Я знаю, как тяжело ему было, как приходилось эту тему продавливать на кафедре.

— В какие годы это было?

— В 70-х - начале 80-х.

— А когда пришел успех?

— Буквально через несколько лет.

— То есть выбранное направление оказалось эффективным?

— Очень эффективным. Но для того чтобы начать его развивать, человеку пришлось перешагнуть через себя.

— Почему?

— Потому что его докторская была на совершенно иную тему — ту, которая никогда не была бы внедрена и не имела бы никакого значения. Но он стал заниматься другой темой — той, которая была востребована промышленностью. И в результате сделал нашу кафедру ХТПНГ одной из ведущих в Советском Союзе. Сейчас же ситуация у нас развивается по-другому сценарию. Мы во многом начинаем заниматься написанием статей и защитой работ, нужных только конкретно тому, кто их пишет.

— С чем это связано?

— На мой взгляд, это в какой-то мере связано с личными качествами наших руководителей, их научной карьерой, методами работы и личным опытом, который они перенесли на весь вуз. Одно дело, когда ты пишешь диссертацию, конкурируя при этом не с аспирантом из соседней комнаты, а решаешь проблемы, которые до тебя никто не смог решить, делаешь все поэтапно, растешь как ученый, и у тебя есть понимание науки: что это труд, который должен быть полезен обществу. И совсем другое дело — защитить докторскую чисто для своего карьерного роста, и тебя за шиворот тянут и обеспечивают в 29 лет защиту докторской любой ценой. Кстати, если уж речь зашла об Ильдаре Шаукатовиче (Абдуллине — прим. авт.), я посмотрел одну из докторских, которая была защищена под его руководством в 2009 году. Первая публикация работ соискателя по теме диссертации состоялась в... 2007 году.

— Это слишком маленький срок?

— Это примерно так, как если бы ребенок в полтора года начал прыгать в высоту на 2 метра.

— Сколько лет как минимум должно пройти?

— Если работает коллектив — научный руководитель, аспиранты, то должно пройти минимум 10 лет. А так и все 20.

— В противном случае получится докторская-«скороспелка»?

— Это искусственная докторская. Причем, что меня беспокоит, это внедряется в массы, это видят аспиранты, докторанты. Видят, что докторскую можно сделать, не трудясь. Взял себе в научные руководители проректора, быстренько что-то намерил, написал, опубликовал в местечковых журналах. При этом даже количество статей может не соответствовать требованиям Высшей аттестационной комиссии (ВАК). На своем же родном совете защитился —и вперед к новым должностям.

Я не хочу называть фамилию автора упомянутой докторской, она не единственная. Но если ее проанализировать, то работа, что называется, не лезет ни в какие рамки. Не говоря даже о временных интервалах от первой публикации до защиты. Хотя известно, что человек до того занимался совершенно другой тематикой, а потом вдруг резко, за два года, защитил докторскую. Это уже не наука, а имитация научной деятельности.

Подчеркну: основная масса КХТИ-шников, как мы себя сами называем, это абсолютно нормальные ученые, которые понимают губительность подобных вещей. Но они ничего не могут сделать. И самое страшное, что люди, сделавшие себе экспресс-докторские в нынешней команде, начинают занимать в вузе руководящие должности: декан, проректор, заведующий кафедрой. То есть они начинают «рулить» процессом.

«ТАЛАНТЫ УХОДЯТ, ТЕРЯЮТСЯ НАУЧНЫЕ ШКОЛЫ»

— К чему это может привести?

— Чем дальше, тем меньше мы сможем удовлетворять потребности общества. А потребность в наших работах огромная. Единственный момент — обществу не нужны наши научные «хотелки» и неподтвержденные фантазии, ему нужны реальные результаты. Есть проблема, и как ты ее решишь — на основе фундаментальных или прикладных исследований — никого не волнует. Главное — реши и покажи. Мой относительно небольшой опыт показывает, что если ты людям предлагаешь решение их проблемы, технически и экономически ее обосновывая, они будут с тобой работать. Удастся это внедрить в промышленность или нет, зависит от многих факторов. Но, по крайней мере, на заводах попытаются это сделать.

«Отсутствие гражданской позиции — одна из причин, почему мы оказались в нынешней ситуации»

— То есть подобная экспресс-подготовка — не единичный случай?

— Я бы не стал об этом говорить, если бы таким образом сделали докторскую одному человеку. На самом деле это уже система.

Самое страшное при этом — вот уж парадокс — реальным ученым, которые самостоятельно писали свои докторские, пытаются «зарубить» работы и не дать защититься. Дело доходит до скандалов, разборов в ВАКе. Поверьте, это реальные люди. Их фамилии не называю только из-за того, чтобы не бередить им раны.

— А почему так происходит, вроде бы вуз должен быть заинтересован в защите таких ученых?

— Результаты работы человека понадобились для защиты докторской одному из руководителей вуза. Кроме того, он оказался не в числе друзей этой команды. И фактически просто чудом защитил докторскую, потому что у него чуть не отобрали материалы. Причем человек занимался реальными проблемами, и у него были хорошие результаты, которые не стыдно показать. И это не единственный случай.

Все-равно он защитился, и рецензию на работу в ВАКе получил замечательную. Но система, о которой я говорил ранее, имеет место. Честно говоря, меня пугает такое отношение к науке. Путь Германа (Дьяконова — нынешнего ректора КНИТУ — прим. авт.) в науке понятен. С четырьмя-пятью публикациями, имея папу-ректора, защищать докторскую, на мой взгляд, вообще нельзя — стыдно. Но раз вуз проглотил, Бог с ним.

— То есть Герман Сергеевич тоже прошел быстрый путь?

— У него было всего четыре или пять публикаций. Да и то в «Вестнике КГТУ» — маленьком журнальчике.

— А где должны быть?

— Во-первых, журналы должны быть не местечковые. Тем более если у тебя отец ректор. Во-вторых, публикаций должно быть значительно больше.

И индекс цитирования журнала должен быть повыше. Это не имеет отношения к делу, и об этом вообще можно не говорить. Я просто хочу сказать, что отношение к науке и научным исследованиям у нашей команды руководителей такое: это для карьеры, а не для того, чтобы решить потребности общества...

Системой для КХТИ стало и другое — выдавливание талантливых людей, потеря научной школы.

Кто сейчас в КФУ занимается катализаторами, конкурируя с мировыми лидерами промышленности? Профессор Александр Ламберов. В КХТИ, извините меня, он занимался какими-то хозяйственными делами — ему в подвале поручили делать стулья. У профессора Алексея Хацринова, который сейчас в КНИТУ заведует кафедрой и является заместителем директора НИИ химической промышленности, в оборонной отрасли все когда нужно взлетает, куда нужно попадает и когда нужно взрывается. Он ведет огромный объем прикладной и фундаментальной работы в специализированном институте.

Он как Ламберов, не ушел из нашего университета, но заведует непрофильной кафедрой. По профилю работать не смог — выдавили. И особенно жесткое давление было в период выборной кампании Германа. Чем занимался в КХТИ тот же Хацринов? Хозяйственной деятельностью. Я тоже этот путь прошел. У меня сейчас есть пилотные установки, которые внедряются в промышленность. По крайней мере, мы делаем шаги к этому. В КХТИ пик нашей карьеры — это хозяйственная деятельность: туалеты, ремонты, уборщицы, водопровод и все такое.

Могу назвать еще профессора Анатолия Лаптева. В КНИТУ его поставили заведовать опять же не профильной для него кафедрой: учить студентов чертить, это абсолютно не его уровень. Естественно, человек развернулся и ушел из КХТИ. Откройте интернет, набейте фамилию Лаптев. Не менее 30 - 40 процентов публикаций в России в области массообменных процессов, на которые можно ссылаться и реально работать, — это его научная группа. Слава Богу, все эти люди, которых я перечислил, включая меня, связи с КХТИ не потеряли. Мы все продолжаем работать на благо технологического университета. Но у этих троих названных мной ученых основная научная деятельность с КХТИ ныне уже не связана.

Мы потеряли как минимум три научные школы. Из-за чего? Хацринов оказался опасным конкурентом Герману на ближайшие несколько лет и выступил против него во время выборов. Как и Хуснутдинов, который мог помешать ему стать ректором. Лаптев конкурировал за заведование профильной кафедрой, на которой заведующим поставили опять же Германа. Из-за чего они схлестнулись с Ламберовым, я не знаю. Причем эти три человека — Хацринов, Ламберов, Лаптев — по своему научному потенциалу украсят любую академию: хоть татарстанскую, хоть российскую. Я не называю фамилии еще множества крепких ученых, которые ушли из КХТИ по тем же причинам. Трое названных ранее — самые яркие. Когда из учебного заведения вымываются такие люди, оно теряет уровень и конкурентоспособность.

— Вы-то сами пока трудитесь в КХТИ?

— Почему пока? Работаю, и дай Бог буду еще работать. Но вынужден строить пилотные установки на других территориях. Брать площади в аренду, искать партнеров со стороны.

— То есть родной вуз мог бы вам помочь, но не делает этого?

— Дело не во мне. Меня лично это не сильно обременяет — напротив, трудности закаляют характер, я становлюсь более мобильным, собранным, что положительно сказывается на результатах лично моей работы.

Но в целом это очень тревожно, не должен ученый тратить жизнь на преодоление трудностей, не у каждого это получится, многие опустят руки, ученый и преподаватель должен плодотворно работать.

Более острым является вопрос: как это вообще могло произойти?

Должен бросить камень и в свой огород: несмотря на то, что у меня характер боевой, принципиальный и я могу публично выразить свое мнение, кстати, публикация по поводу развития КХТИ не первая, были и другие, считаю, что лично я должен был проявить более принципиальную гражданскую позицию. И вообще, отсутствие гражданской позиции — одна из причин, почему мы оказались в нынешней ситуации. Речь о том, что если мы, сотрудники вуза, все это «съедаем», слегка повозмущавшись в курилках, значит, мы достойны такого руководства.

А к арестам двух проректоров КХТИ шел долго.

— Каким образом?

— Этот путь, наверное, начался, когда Сергей Германович, Дьяконов-старший, начал готовить место для своего сына как ректора. То есть начал «зачищать» под это дело вуз.

— Что значит зачищать?

— Есть разные пути. Про выдавливание дельных и ярких людей я уже говорил. Второй путь — посадить на «кормление» лично преданных людей, независимо от их потенциала и эффективности работы. В КХТИ, например, такая тенденция: он имеет несколько сотен структурных подразделений. По грубым оценкам, на двух—трех преподавателей приходится одно структурное подразделение и, соответственно, его руководитель.

Одна из целей такой политики — создание в КХТИ класса людей, целиком и полностью зависимых в своей достаточно «сытой» жизни от действующего ректора. Причем многие из подразделений созданы просто дроблением существующих. Нужно дать своему человеку должность, кормление — создается отделчик. Естественно, это все за счет кого? За счет сотрудников, фонда заработной платы вуза. Это нормально? Я думаю, что нет. И, на мой взгляд, это потихоньку-потихоньку и привело к той ситуации, которая сложилась сейчас.

— Насколько сейчас востребованы ваши выпускники?

— Сейчас огромная потребность в нашей науке и наших выпускниках.

— Где прежде всего?

— Во всей промышленности — большая ее часть в Татарстане (около 70 - 80 процентов) держится на выпускниках КХТИ. Например, в «Татнефти» работает не меньше 30 - 40 процентов тех, кто в свое время отучился в нашем вузе. В нефтехимии и пищевой промышленности — в 2 раза больше, а может, все 80 процентов, в машиностроении — 30 - 50 процентов. Мы только самолеты не делаем, а все остальное более-менее серьезное — это наши люди.

— Насколько заинтересованно в этом государство?

— Сейчас со стороны государства пошло неплохое финансирование вузам. Этих денег вполне достаточно для нормального развития. Экономику вуза я как бывший декан и проректор знаю хорошо.

Что я имею в виду под нормальным развитием? Чтобы преподаватель чувствовал себя человеком, работал в нормальной аудитории, у него были необходимые приборы. Сейчас ведь у нас ситуация какая? Мы не можем купить стул, бумагу, реактивы, не можем толком отправить людей на практику. Конечно, в КНИТУ есть лаборатории, получившие хорошее финансирование. В основном руководителей вуза. В то же время иногда преподавателям, чтобы не сорвать учебный процесс, приходится покупать реактивы на свои деньги.

— То есть вы хотите сказать, что поступаемые федеральные средства распределяются неравномерно?

— Я бы сказал крайне неравномерно. У нас сотрудник может перейти с одной кафедры на другую и оказаться в обморочном состоянии: «Я не знал, что такая разруха может быть». В одной лаборатории может не быть стульев. При этом другая может быть набита оборудованием под завязку в интересах одного-двух человек, не всегда выдающихся ученых.

— Какой лаборатории быть под завязку, а для какой не стоит закупать даже стулья, решает руководство вуза?

— Конечно. Причем видно невооруженным взглядом, что основной бюджет КХТИ как национального университета проходит мимо тех направлений, которые важны для республики, которые приносят ей основной доход. У нас есть вопиющие примеры. Мы открыли всякие факультеты нанотехнологий, нанонаук и так далее.

— Как дань общему модному поветрию?

— Да, модная тенденция, имеющая своей базой какую-нибудь технологию кожи и меха, которая к настоящим нанотехнологиям отношение имеет постольку-поскольку. Никогда они чипсеты не сделают и не создадут чудо-лекарство. Не будет этого. Могу аргументированно это доказать.

Я работаю сейчас на кафедре технологии основного органического и нефтехимического синтеза. Она ведет свой отсчет с Гильма Хайревича Камая (ближайший сотрудник и последователь академика Арбузова — прим. авт.). Ее выпускники — крупнейшие руководители нефтехимии республики, действующие члены правительства республики. Начальники цехов, главные инженеры — масса людей.

Сейчас у нас в лаборатории чуть больше оборудования, чем в вашем (газеты «БИЗНЕС Online» — прим. авт.) конференц-зале. Я благодарен ТАИФу, ОАО «Казаньоргсинтез», которые проводят на своей территории лабораторные занятия для наших студентов. То, что должен делать сам КХТИ, делает промышленность. Просто руководители этих предприятий думают по-государственному. И понимают, что если не дадут нам возможность пройти лабораторную практику, у них некому будет работать. А у нас в учебной лаборатории нельзя даже простейшие эксперименты сделать. И студентам ее стыдно показать.

— А почему, на ваш взгляд, не развиваются перспективные направления?

— Когда КХТИ резко пошел в гору? При ректоре Петре Кирпичникове. Для данного вуза это легендарная личность. Он прошел в КХТИ все ступени: начиная от ассистента и заканчивая ректором. У него был огромный опыт. Все руководители химической промышленности были его личными друзьями. Кирпичников прекрасно понимал, что надо быть ближе к «дымовой трубе», к потребностям общества, промышленности.

Поэтому и налаживал личные связи и деловые контакты. Сейчас же мы от промышленности только критику слышим. Газета «БИЗНЕС Online» ранее уже упоминала о высказываниях Бусыгина и Минниханова в адрес нашего проектного института. Мне это горько слышать. Но они правы на 100 процентов, это недоработка КХТИ. Мы могли это давно уже сделать и повысить качество проектов.

Как известно, в марте этого года сгорел завод бензинов «ТАИФ-НК». Результаты расследования, проведенного Ростехнадзором, показали, что причиной ЧП стал низкий технологический уровень персонала. Откуда это идет? Не с ПТУ же, от нас — из КХТИ. Если мы недоучили студента, не смогли привить ему уважение к труду, техническую грамотность и способность постоянно учиться, на заводе его, конечно, поправят, но всему есть пределы. Это просто страшно. Потому что мы вместо того чтобы быть точкой роста для республики, становимся изгоем. Лично меня это очень сильно задевает. Но как бы то ни было, наш президент Рустам Минниханов был прав, когда, открывая инженерный центр в КФУ, проронил фразу: «Так надо работать», — и сказал что-то о директорах-демагогах. Когда речь идет об инженерном центре, связанном с нашей технологией, ясно, в чей огород брошен камень.

— В адрес вашего института?

— Конечно. Понятно, что демагогией занимаются не профессоры и не доценты — мы стоим у доски, в лабораториях, упрек в адрес наших руководителей.

Пусть меня простит президент республики, но я уверен, что надежды на то, что инженерный центр заменит КХТИ, беспочвенны. КХТИ — это монстр, который рос больше 100 лет. Сейчас он, к сожалению, находится не в очень хорошем состоянии. Но заменить его потенциал даже теми профессорами, которые ушли от нас в КФУ, не удастся.

«Объем реальной научной работы снизился раза в два-три»

— Этот инженерный центр создается, потому что КХТИ перестает давать то, что нужно промышленности республики?

— Очевидно, да. Потому что Рустам Нургалиевич, как я слышал, несколько раз сказал на открытии «надежды на КФУ». Я восхищаюсь тем, как университет развивается по инженерному направлению. Мы, сотрудники КХТИ, ходим к нашим бывшим коллегам в КФУ и завидуем белой завистью. Тем не менее у нас сложилось общее мнение, что за исключением, наверное, катализаторов, которые безвозвратно от нас ушли и ушли далеко вперед благодаря Ламберову, во всем остальном КФУ может занять только маленькую и очень узкую нишу в технологическом секторе. И решить технологические проблемы нефтехимии, нефтепереработки, пищевой промышленности, машиностроения, оборонной промышленности и подготовить массово специалистов, а у нас массовое производство, а не штучный товар, не сможет. Часть проблем КФУ, конечно, решит, и часть направлений закроет, но в целом нет. Поэтому мое личное мнение: если сейчас руководство республики прекратит обращать внимание на КХТИ, это приведет к непоправимым последствиям. А технологический университет сейчас теряет доверие и репутацию из-за этих скандалов.

«Я НЕ СУДЬЯ, НО...»

— Имеете в виду истории с Сигалом и Абдуллиным?

— Да. Помимо потери репутации эти скандалы в итоге приведут к тому, что нам и бюджетное финансирование закроют.

Смотрю новостную ленту mail.ru. В ее середине информация о воровстве 16 миллионов из бюджетных средств в КНИТУ, а первой строкой идет новость о том, что КФУ выделено 600 миллионов рублей для развития высшего образования. Если мы эту тенденцию не переломим, так оно и будет. Поймите меня правильно: я рад, что КФУ получает такие средства. Но мне будет очень обидно, если в дальнейшем КХТИ отлучат от федерального финансирования. Я не судья и не могу выносить приговор. Но если все эти схемы, о которых говорится в пресс-релизе МВД, — правда, если создана система получения грантов, денег — десятки-сотни миллионов на откатах и обналичке, — нам просто перестанут выделять средства из РФ и РТ.

— И это поставит крест на развитии вуза?

— Именно. Я считаю, что в этом прямая вина нынешнего ректора и части ректората. В последнем тоже есть здравомыслящие люди. Им просто некуда деваться.

Если ситуация будет все усугубляться, КХТИ будет хиреть, а другие наши местные вузы не смогут занять его место. Хиреть в каком плане? Научные работы, инновации — это все замечательно, но их не будет в достаточном количестве. Между тем промышленность в них нуждается. Но еще больше она нуждается в качественных специалистах.

«НЕ ОТЧИСЛЯЮТ ДАЖЕ ДВОЕЧНИКОВ»

— Как с этим обстоит ситуация в КНИТУ?

— Должен признать: к нам приходят абитуриенты с достаточно высокими баллами ЕГЭ. То есть несмотря на то, что наш вуз размыли по всяким ненужным специальностям, мы принимаем неплохих ребят.

— На ваш взгляд, вузу нужна большая специализация?

— Это обязательно нужно. Потому что если мы, извините меня, будем свиные кожи плазмой обрабатывать, обществу лучше от этого не станет.

— Так в чем же проблема, если абитуриенты хорошие?

— К четвертому курсу, а я начинаю работать со студентами именно тогда, они подходят катастрофически недоученными. Почему? Молодой человек видит, что никого не отчисляют — даже двоечников держат. Есть вопиющие факты, когда человек с дипломом имеет огромное количество задолженностей. Ко мне, например, приходил представитель одной из иностранных держав хлопотать за своего студента-двоечника. Разумеется, безуспешно. И в приватном разговоре сказал: выяснилось, что один из их соотечественников, который учится на пятом курсе на одном из факультетов КХТИ, имеет 22 (!) задолженности: это половина курса. Человека не отчисляют, потому что за него платят деньги.

— Эти деньги очень нужны вузу?

— Не такие уж большие средства теряет вуз, повышая качество студентов. Мой опыт работы декана показывает, когда ты выставляешь студентам нормальную, выполнимую для них планку — они должны учиться, резко меняется обстановка: уменьшается количество отсеянных, резко улучшается успеваемость. И преподаватели начинают стараться работать именно на этом факультете. Студенты в средней массе очень умные люди. И они очень быстро перестраиваются. Но если они видят, что в вузе с них не требуют и так прокатит, перестают учиться. При таком подходе даже хорошие ребята становятся посредственностями, а средние вообще скатываются. И наоборот, и те и другие могут очень быстро набирать обороты, становясь хорошими успевающими студентами.

Мы не должны забывать, что родители отдают нам 17 - 18-летних детей, которые формируются под нашим руководством. Если они видят перед собой лидера, которого они могут всю жизнь ставить в пример, слава Богу, у меня и многих моих коллег такие лидеры были, вырастет один тип людей. А если они видят то, что видят сейчас, то мы получаем в итоге поколение со смещенными ценностями. То есть мы можем выпустить нормальных специалистов, а можем вектор их развития направить не в ту сторону, и они окажутся там, где оказался сейчас Абдуллин. Не говоря уже о том, что в этом случае мы не выполняем свои моральные обязательства перед родителями. Рано или поздно это коснется всех нас.

Так вот, четверокурсникам я выставляю требования, которые предъявляли нам 25 лет тому назад, когда не было компьютеров и соответствующих программ. Иногда они начинают возмущаться: «Что вы от нас требуете? Некоторые наши однокурсники делают в два раза меньше». У меня ответ стандартный: «Меня не волнует, что делают ваши однокурсники. Беспокоит только одно — как вы будете дальше работать. И что скажут ваши работодатели обо мне как вашем руководителе. Я вас не выпущу, пока у меня не будет твердой уверенности, что вы готовые специалисты». Как правило, за полтора года нашей совместной работы студент загорается и в плане знаний уходит далеко вперед. В результате из него получается хороший специалист. Хотя сначала, нет слов, ему тяжело.

Но вообще, существует система: деканы жалуются на то, что не могут отчислить неуспевающих студентов, а студенты, в свою очередь, понимаю, что их не отчислят...

«Почему КНИТУ не использовал возможности, вопрос к ректору Герману Дьяконову» (фото: http://www.kstu.ru/)

— А кем устанавливается система, при которой нельзя отчислить?

— Здесь все просто, если включить элементарную очевидную логику ректората. Деньги за студента вузу капают. В том числе и на зарплату ректората. На самом деле эта логика порочная. Если проводить селекцию студентов, количество студентов не уменьшается. Например, если студент не сдал сессию и его отчислили, он сможет восстановиться на следующий год — место-то есть. Более того, это принесет внебюджетные деньги. То есть средств в вузе меньше не станет, зато качество обучения резко повысится. Сейчас ведь как происходит? Преподаватели в частных беседах просто стонут: невозможно работать с заочниками. Хотя среди них тоже есть замечательные люди.

Но когда общая среда такова, что половина, если не больше, студентов признается, что им когда-либо приходилось покупать экзамены, о чем тут говорить? И ребята зачастую мне признаются, что на редком экзамене приличная часть студентов не смогла воспользоваться микронаушниками. Естественно, студенческая масса начинает разлагаться. К чему это приводит? Много тех, кто имеет «хвосты», появляются желающие дать взятку. Идет напор на преподавателя. Всегда находят слабого. Дальнейшее развитие событий — взятка, уголовное дело и скандал на весь мир.

— И потеря работы для преподавателя?

— Часто не теряют — остаются работать. Но это все в конечном итоге сказывается на обществе. Я всегда привожу один пример: доверите ли вы выпускнику медуниверситета, заядлому двоечнику, лечить свои зубы? Наверное, нет. Но случаи, когда человек пошел лечить зуб, а оказался в морге, уже есть.

В нашей промышленности человека всегда подстрахуют. Но рано или поздно он может совершить ошибку, когда по его вине, скажем, сгорит установка и могут погибнуть люди. Необходимо понимать, что наши выпускники, 24-летние ребята, управляют установками, каждая из которых стоит даже не 100 миллионов рублей, а десятки миллиардов. И новоиспеченный специалист за нее отвечает. Иными словами, вчерашний студент «рулит» кораблем, который по стоимости сопоставим со всеми корпусами КХТИ в совокупности.

Чем еще это чревато? Тем, что приводит к снижению преподавательской планки. Преподаватель, который изначально нацелен на хорошую работу, понимает, что ничего не может сделать с двоечником — тот на него просто плюет — и ему становится все-равно. К тому же он видит, как делается наука и карьера в КХТИ. Это морально угнетает человека и снижает его потенциал. Негатив накапливается и в конечном итоге выливается в критику руководства, пожары на производстве, скандалы, аресты. Известно, что рыба гниет с головы. Я никогда не боялся этого сказать. Потому что мое мнение о Германе Дьяконове и некоторых проректорах уже сложилось за время работы с ними.

Научный и учебный бюджет проходит мимо тех направлений, которые нужны республике. Даже в 90-е годы было лучше работать, чем сейчас по многим направлениям.

«КУДА УШЛИ МИЛЛИАРДНЫЕ БЮДЖЕТЫ?»

— Но вузу выделяются немалые финансовые средства...

— Иногда перепадают хорошие деньги — преподаватель покупает нужные приборы. Но к качеству образования студентов это имеет косвенное отношение. Иногда бывает, конечно, что и студентам что-то перепадает. Но, к сожалению, на общей массе это не сказывается. Я могу вам устроить экскурсию по кафедрам КХТИ и показать учебные и научные лаборатории. Как хорошие, так и плохие. К великому сожалению, мы упустили возможности 2000-х годов.

— Что это за возможности?

— Тогда пошел просто вал студентов-внебюджетников, и вуз мог подняться с колен, у него появились деньги. На них можно было развивать КХТИ. Это сделали все вузы Казани, включая самые коммерческие из коммерческих. Возьмите ТИСБИ, ИУЭП, кооперативный институт. Делались ремонты, появлялись новые корпуса и общежития. КФУ построился, медуниверситет, энергоуниверситет, педуниверситет получил новое здание. Руководство этих вузов смогло найти средства, получить карт-бланш и заручиться доверием руководства министерства образования и республики. Это не обязательно было сделано на заработанные деньги. Возможно, что и на государственные. Наши не смогли этого сделать и ничего не построили. Возникает вопрос: куда ушли миллиардные бюджеты? Они ушли в песок, впустую.

Зато в один момент прошла такая информация: ректор КХТИ выразил идею построить кампус за городом и перенести туда КХТИ, а университетские корпуса в черте Казани продать с молотка. Именно в этот момент у нас и появился Сигал. Меня, знающего из публикаций «БИЗНЕС Online» сферу его занятий и деятельность в легкой промышленности, это сильно насторожило.

На мой взгляд, если бы эту идею удалось осуществить, это стало бы началом конца КХТИ. Потому что трудно представить, что человек за 12 - 25 тысяч зарплаты на общественном транспорте поедет куда-то на другой берег Волги или в Лаишевский район учить студентов...

— Почему же КХТИ не использовало все эти возможности, которые вы перечислили?

— Это вопрос к Сергею Германовичу и Герману Сергеевичу Дьяконовым.

Упустили мы и 2010 год, когда пошло серьезное финансирование в вузы. Посмотрите, в каком состоянии сейчас находится КФУ, как он развивается, и сравните с КХТИ.

«Мы потеряли как минимум три научные школы. Из-за чего?»

— Отличия разительны?

— Да, причем и внешние, и внутренние. Гафурова тоже критикуют, что он допускает ошибки. Но не ошибается тот, кто не работает. И если взять в целом, отбросив частности, он ведет вуз вперед. Наш же университет движется как минимум назад. Я как КХТИ-шник на 100 процентов уверен: в нынешней ситуации, когда у нас нефтехимия, пищевая промышленность, нефтепереработка, нефтянка развиваются с огромной скоростью, просто как на дрожжах, мы должны были быть номер один. А мы уступаем. Состояние КАИ, у которого, будем прямо говорить, промышленность умерла, не хуже, чем у нас.

— За счет чего?

— Наверное, у них все-таки были другие руководители. И последние данные, которые меня честно говоря «убили», — это то, что бюджет КНИТУ приняли с дефицитом. То есть мы потихонечку становимся банкротами.

С чем это связано на мой взгляд? Во-первых, с гигантскими нецелевыми тратами, которые не относятся к учебному процессу. В каждой структурке есть начальничек, которому нужны премии и заграничные поездки.

Туризм за счет вуза вообще стал нормой. Нормальный профессор не может никуда выехать. Человек, который защищает докторскую, просит: «Возьмите меня с собой». Его не берут, хотя ему это интересно, и его можно хотя бы поощрить. Но зато за бугор с легкостью катаются методисты деканата.

Есть еще один момент — это может быть связано и с тем, что мы стали национальным университетом.

— А что значит статус «национальный университет» помимо названия?

— Это финансы, которые вуз получает за выполнение определенных обязательств. Эти обязательства могут быть выполнимыми, а могут быть и невыполнимыми. Очевидно, в момент, когда речь шла о получении университетом этого статуса, было желание добиться его любой ценой.

Были взяты обязательства. Зачастую с потолка, ничем не обоснованные. Это привело к тому, что для того чтобы восполнить нехватку публикаций, кафедры обязывают, чтобы каждый выпускник-магистр опубликовал статью в научном журнале КХТИ. Хотя редкий магистр, лишь процентов 10 - 15 от общего количества, может выдать хоть какую-то научную информацию, остальные выполняют типовые работы. И это публиковать в научном журнале нельзя. Но если мы все-таки опубликовали это в своем журнале («Вестник КНИТУ» — прим. авт.), а он находился в введении Абдуллина, то должны понимать, что он из списка ВАК рано или поздно выпадет. Список ВАК — это журналы, которые рекомендованы для дальнейшей защиты кандидатских и докторских. Мы уже выпали по некоторым направлениям докторских. Именно тех, что нам нужны. Если так дело пойдет и дальше, выпадем и по кандидатским. Кроме того, падает индекс цитирования, и приличному профессору публиковаться вместе с дипломными работами уже стыдно, на мой взгляд. Но самое главное, не могу, конечно, дать руку на отсечение, что по тем деньгам, которые мы получили на исследовательский университет, мы, возможно, должны выполнить еще и финансовые обязательства. Поэтому, я боюсь, как бы нам скоро не пришлось эти средства возвращать.

— Из-за того что не выполнены обязательства?

— Да. Скорее всего, мы обязались повысить количество внебюджетной составляющей вуза и начать зарабатывать деньги самостоятельно. Если бы наше руководство отпущенные на национальный университет средства пустило на свои свечные заводики и смогло заработать деньги хотябы для себя лично, я бы сказал: «Ребята, я вас не очень сильно люблю, но уважаю. Вы крутые мужики, смогли создать реально работающий бизнес — пускай за счет преподавателей и студентов». Но когда все это пошло прахом, эти люди толком ничего не сделали, я могу сказать одно: «Я вас не люблю, и уважать вас не за что».

«К ЧЕМУ ПРИШЛИ?»

— Как вы оцениваете технологический университет сейчас?

— Для меня КХТИ — это вуз, который имеет огромный потенциал. И он может быть точкой роста. Причем очень заметной для республики. Но при нынешнем руководстве вуза это невозможно. При нем мы неизбежно будем скатываться все ниже и ниже.

«Сергей Дьяконов направил большую часть своего потенциала на создание системы передачи власти своему сыну»

— Вы считаете, что назрела смена руководства вуза?

— На мой взгляд, это необходимо. И не надо нынешним руководителям КХТИ нас пугать, что им на смену придет какой-нибудь районный глава администрации или чиновник. Хуже не будет. Если человек честный, он, по крайней мере, начнет работать на вуз, и мы чуть-чуть вздохнем. Хотя бы реактивы будем не на свои деньги покупать. У любого честного человека, который окажется на этой должности, будет работа, сравнимая с работой хирурга-онколога.

Можно вылечить грипп, дав таблетки. Или вырезать аппендицит — это одна операция. А хирургу-онкологу нужно удалить опухоль и убрать метастазы, сохранив жизнь человеку. Для КХТИ это задача номер один.

У нас очень много работающих людей. Часть из них — причем людей талантливых — оказалась втянута в эту систему. Я лично им говорил: «Вы совершаете ошибку, не надо играть в эти игры». И сейчас получается так, что те, кто по своему потенциалу мог и обязан был приносить пользу республике, оказались в этой системе.

— Оказавшись в системе, они уже не могут приносить пользу?

— Могут, но они оказались замаранными, потому что участвовали в пилении бюджетов и тому подобном. Хотя потенциально это талантливые ученые, которые нужны и нашему вузу, и нашей республике. Более того, эти люди, которые при хорошем раскладе могли принести огромную пользу, сейчас просто шестеренки в этой системе.

Есть грубая пословица: не столько сделает враг, сколько навредит дурак. На мой взгляд, если бы ЦРУ решило провести спецоперацию по разрушению технологического образования в Татарстане, оно не смогло бы этого сделать: не хватило бы ресурсов и умения. Но это то, что сделали люди, которые сейчас находятся под арестом, и их соратники. Это мое личное мнение.

Почему я считаю, что у нас есть огромные возможности в росте? Я просто вижу, как быстро наш вуз может восстанавливаться. Только один пример: у КХТИ было общежитие, в котором нельзя было зайти в туалет: там было фекалий по щиколотку. Между тем за пять лет это общежитие стало первым в республике!

«Зарплата профессора в технологическом университете сопоставима с зарплатой защищенного ассистента в КФУ»

— Благодаря чему?

— Людям, это один-два человека, которые руководят общежитием, и 5 - 10 активных студентов. Причем для этого и деньги понадобились относительно небольшие, собранные со студентов за проживание — порядка 200 - 300 рублей в месяц с человека.

— Иными словами, было бы желание?

— Да. Наука — такая вещь, что если есть хотя бы одна творческая единица, результат может появиться очень быстро. Нужно только дать человеку работать в правильном направлении.

По образовательной части у нас большие проблемы. Но студенческая масса в основе своей очень быстро реагирует на все изменения. Если она поймет, что надо учиться, то будет это делать. Если им ставить задачу: «Ребята, вы должны быть конкурентоспособными и вести наш вуз вперед». О чем я хочу сказать? При Кирпичникове выпускники КХТИ составляли до 70 процентов руководящих кадров химической промышленности Советского Союза.

Это и сейчас станет возможным, если в нашем вузе будет осознанный выбор специальностей и направлений работ, а не как флюгер — куда ветер подует, если мы наладим отношения с промышленностью, а я не считаю что это невозможно — она заинтересована в нас так же, как и мы в ней. Я думаю, что промышленникам все это тоже не очень приятно наблюдать. Заставить Бусыгина публично критиковать ректора КХТИ — это надо постараться. Это совсем не тот человек, который может сказать что-то сгоряча.

— В вашем вузе, как я знаю, выборная система ректоров?

— Ректор у нас избирается на пять лет. Дьяконов-младший был избран ректором КХТИ в 2007 году. А в 2012-м его переизбрали на новый срок.

Да, в нашем вузе выборная система. Но мы живем на средства государства. И поэтому оно должно иметь четкие рычаги влияния.

Вспомним обкомы. Два ярких ректора КХТИ — Леонид Михайлович Козлов и Петр Анатольевич Кирпичников. Между ними было несколько ректоров. Обком в те времена искал людей. Ставил. Не тянет — снимал и пробовал нового. И так было до тех пор, пока не нашли Кирпичникова. Конечно, в те времена и кадровая политика была несколько иная.

— На ваш взгляд, сейчас эта политика обкома не помешала бы?

— Ее не хватает. Причем рычаги у нашего правительства есть. Потому что письмо поддержки кандидата в ректоры в министерство образования РФ подписывает президент республики.

Почему я говорю о роли Дьяконовых? Сергей Германович — харизматичный и неглупый человек. Допущенные им административные ошибки в управлении и потерянные возможности — это отдельная тема. Но к сожалению, он направил большую и серьезную часть своего потенциала на создание системы передачи власти своему сыну. Под это были заточены и ученый совет, и собрание представителей.

Раздавались должности. Убирались одни люди, плодились другие. Причем это делалось открыто. Даже при нынешней ситуации у Германа, на мой взгляд, очень серьезные шансы переизбраться. Даже после решения суда по этому делу — коснется оно его или нет. Его поддержат те люди, чья сытая жизнь за счет КХТИ создана благодаря Дьяконовым.

Правительство Татарстана играет важнейшую роль в назначении или выборе ректоров. И вообще, все, что в республике делается, мимо нашего «обкома», слава Богу, не пройдет никогда.

Можно закрывать глаза и делать вид, что все нормально. И протянуть ситуацию еще. Но впоследствии не надо будет удивляться, что у нас все так, как есть: заводы горят, люди после вырванных зубов умирают.

Нет слов, проблемы есть во всех вузах. Просто в КХТИ они достигли пикового значения. Поэтому то обстоятельство, как будет решена проблема в КХТИ, — сигнал для всех остальных вузов. Вы думаете, у них нет таких проблем? Преподавателям медуниверситета не приходится учить двоечников? А мы иногда ищем врача, который мог бы оказать квалифицированную помощь...

Иными словами, если ничего не изменится, мы просто будем продолжать катиться вниз по наклонной. В Татарстане — во многом образцово-показательном регионе — этого допустить никак нельзя.

Давайте называть вещи своими именами. Если мы в области образования не наведем элементарного порядка, о каком экспорте своих образовательных услуг мы можем говорить? Вы думаете в Туркмении не знают, с каким образованием вернулись домой студенты, которые обучались у нас в КХТИ? Прекрасно понимают, там неглупые люди сидят. Или в арабских странах не поняли, что к ним вернулись не специалисты с образованием КХТИ? Некоторые из этих студентов и русский язык-то к пятому курсу плохо выучили.

«Куда ушли миллиардные бюджеты? В песок»

— Рано или поздно и поток абитуриентов иссякнет, если увидят, что нет той отдачи, на которую был расчет.

— Конечно. Республика навела порядок в сфере законности — ликвидировали, хотя и вдогонку, все ОПГ. Хотя долгое время говорили, что это невозможно. Вот и в вузах сейчас говорят, что ничего сделать нельзя. Но почему мы не можем сделать образцово-показательную систему образования?

База у нас действительно шикарная, плюс к тому исторические корни. Нужно только навести элементарный порядок. И в головах ректорского корпуса должно щелкнуть, что качество образования немножко важнее, чем деньги, которые можно заработать на студентах. Да, деньги тоже важны. Без них не будет преподавателей, не будет оборудования, не будет ничего. Но если финансовое мерило ставить впереди, тогда мы потеряем качество...

Я не знаю есть ли связь между Сигалом и Абуллиным. Но люди, которые работают в одном ректорате, не могут не сотрудничать. Кроме того, то обстоятельство, что они почти одновременно — с разницей в полгода — оказались примерно по одинаковым статьям в одном и том же месте, — для меня серьезнейший сигнал. Я думаю, что это уже даже не звоночек, а набат для общества, для руководства республики. Набат и для нас, КХТИ-шников: «К чему мы пришли?»

Я считаю, что у КХТИ огромное будущее. Может быть, кто-то услышит мою обеспокоенность будущим этого старейшего вуза, а вместе с этим и технологического образования, и нашей промышленности, и будут приняты меры.

P.S. Безусловно, точка зрения нашего собеседника может иметь определенный субъективизм, однако, на наш взгляд, аргументы и соображения, которые высказывает ученый, заслуживают того, чтобы стать отправной точкой обсуждения ситуации в одном из крупнейших вузов РТ. Редакция обращалась к ректору КНИТУ-КХТИ за комментариями по ситуации с арестом проректора вуза, однако их пока не последовало. Наше приглашение к диалогу остается в силе — мы готовы представить на суд читателя позицию руководства вуза.